Отмеченный сигилом  - Дмитрий Миконов

Внезапно громкий хлопок сильно ударил десятника по ушам, а через мгновение подоспевшая волна горячего воздуха обожгла лицо. Оглушенный Лаен растерянно оглянулся. Раскиданные пламенем слуги баронессы, подвывая, расползались в стороны. У многих были обожжены глаза, а спекшаяся плоть отслаивалась от костей ошарашенных противников монаха Собора.

Преподобный, оказавшийся крепким орешком, но растративший все силы – кулем повалился за спины солдат, судорожно хрипя и сжимая в побелевших пальцах рукоять погасшей жаровни. Ай да Мэтью!.. Бойцы с трудом сдерживают объятую жаждой мести озверевшую толпу. Еще немного – и факельщику сполна придется ответить за свои выкрутасы с белым пламенем…

Магия Вильмы больше не защищала нападавших, и джарах не промахнулся. Но судя по тому, что тело баронессы слуги утащили куда-то во внутренние покои, она, к сожалению, осталась жива. Лаен очень надеялся, что ранение окажется достаточно серьезным для того, чтобы отправить изгнанницу на встречу с Малькой.

– Ломай двери! – заорал капитан вместо очередного хаканья. Силы Калача тоже были на исходе.

Пара солдат и примкнувший к контратаке Рыба ринулись исполнять приказ. В ответ толпа дружно сомкнулась, и парни откатились назад, едва успевая отбивать хаотично направленные удары. Нужно было срочно им помочь.

– Калач! Продержись немного без меня! – закричал десятник, дождавшись очередного чавкающего звука. – Я к дверям!

– П-попробую…

Чтобы хоть как-то повлиять на ситуацию, джарах остудил пыл нападавших серией уколов. Это далось очень нелегко. Успевшие познать укусы стального острия оборванцы отпрянули, но стоящие во втором ряду отступить им не позволили. Воспользовавшись сутолокой, Лаен бросился к дверям. Стилет пил кровь, захлебывался, но напиться никак не мог.

Сбоку от десятника заскулил солдат и упал на колено. Подрезавший ему сухожилие бородатый дядька ухмыльнулся и попытался просунуть лезвие ножа через стык колец кольчуги. Подоспевший Рыба ударом кованого сапога снес мужику челюсть. Но наемника спасти не удалось – десятки рук вцепились в бедолагу и утащили в бурлящую толпу. Лишь мелькнули напоследок исполненные ужаса покрасневшие глаза.

– Рыба! Ломай воротину!

Рябой кивнул десятнику, схватил оставшегося в живых солдата за шкирку, и они кинулись к дубовым створкам. Нет, слишком прочные, вряд ли что-то получится, но попытаться стоило. Лаен повернулся лицом к нападавшим: нужно во что бы то ни стало задержать их. Главное – не поскользнуться на чьих-нибудь кишках… С защемившей сердце тоской он внезапно осознал, что больше не слышит хаканья капитана. Теперь в том месте орала и ликовала чернь.

Руки мигом превратились в свинцовые болванки. Десятник чувствовал, что катастрофически не успевает реагировать на выпады. Царапины быстро превращались в кровоточащие раны. Марта делала все возможное, но этого было недостаточно.

Отведя очередной удар, джарах услышал долгожданный треск и радостно обернулся. Лучше бы он этого не делал – испарились последние шансы на спасение. Створки дверей распахнулись отнюдь не усилиями караванщиков, а пропуская очередное подкрепление местному воинству. Рев глоток – и брыкающегося солдата подняли к потолку на рогатинах.

А ведь где-то наверху остались женщины: Тавия, Ива…

Пробормотав распухшими губами слова прощения, Морок кинулся в людскую массу, в исступлении разя стилетом направо и налево. В него словно вселилась тварь Шуйтара – оборванцы валились под ноги, будто куклы, растерзанные острыми клыками.

Сколько ударов сердца это продолжалось – неизвестно, но метко кинутая кем-то из толпы тяжелая цепь прервала жатву джараха во славу хохочущей за спиной Мальки, отправив его сознание в первозданную тьму…

Сигил Пустоты дрожал и бился в такт торопливому сердцу. Кровь в голове шумела с силой морского прибоя, заглушая разбитые вдребезги мысли. Отбитое тело реагировало болью и на вдох, и на выдох. Язык с трудом помещался во рту и имел привкус сырого мяса.

Обоняние тревожила стойкая и неистребимая вонь. Вокруг разливался целый океан мерзкого запаха. Лежа с закрытыми глазами на холодном и твердом, десятник даже испугался, что вновь переживает кошмар плена у черного алхимика. Того и гляди раздастся стук подкованных каблуков. Цок-цок-цок! Перед глазами появятся крепкие сапоги, подбитые жестью, и отчаянно завопит очередная жертва…

Нет. В этот раз все было не так! Постепенно цоканье каблуков сменилось довольным смехом баронессы. Перед глазами в дыму замельтешило красное платье. Десятник снова и снова целился в него из самострела, давил на скобу что есть мочи, но раз за разом болты улетали мимо, не причиняя Вильме ни малейшего вреда. А она продолжала смеяться, но только уже где-то за его спиной…

Барахтаясь в волнах кошмара, десятник внезапно догадался, почему постоянно промахивается. Его руки и ноги ощущали мертвую хватку железа. Даже при малейшем движении слышалось гулкое бренчание цепей…

Неожиданно в воспаленное сознание пробился звук рвущейся материи. Протяжно застонал человек. Ему ответили недовольным бормотанием, затем последовали глухой удар и жалобный вскрик. Снова бормотание, на этот раз – удовлетворенное.

Борясь с остатками бреда, десятник напряг слух и узнал голос безносого:

– Прими смерть как дар, и пусть тело твое послужит орудием в руках справедливости. Радуйся! Матушка благоволит тебе! Покорность обретя, встань у истоков великих перемен!

– Нет! Не-э-эт… – Голос захлебнулся криком, перешедшим в мычание. Лязгнул металл, и остро запахло горелой кожей и мочой.

Глаза десятника широко распахнулись сами собой. Он сразу же узнал место, в котором находился. Одно из узилищ, где сидели якобы недруги местной матушки, а вернее, баронессы Вильмы…

Проклятье! Она же убила негоцианта!

Имя изгнанницы, как крик в горах, обрушило на Лаена лавину воспоминаний о недавних событиях. Мозг сопротивлялся как мог, отказывался верить и принимать страшную действительность. Караван попал в западню, оказался разбит, пленен, уничтожен. И во всем случившемся был повинен лишь один человек. Он сам!

Находясь в прострации, десятник медленно повертел головой. Вокруг вповалку лежали неподвижные тела, будто в чумной яме во время морового поветрия. Среди них было много тех, кого он знал. Но мертвы оказались не все – стонущих раненых удерживали цепи, крепившиеся к массивным черным кольцам, вделанным в камень.

Сердце ухнуло в пропасть, когда Лаен наткнулся взглядом на личную служанку госпожи Тавии. Девушка лежала на боку, прижавшись грязной щекой к камню, и не подавала признаков жизни. Десятник со страхом всмотрелся в лица находившихся рядом людей, но самой госпожи, к своему облегчению, так и не увидел.

Между телами бродил безносый, держа в руках каменную чашу с толстым дном, в которой потрескивали угли. На них покоился бордовый от жара зазубренный клинок изогнутой формы, похожий на коготь огромной птицы.